Ускорение изменения в обществе увеличивает трудность преодоления жизненных проблем еще и потому, что на нас обрушивается фантастический поток нового. Каждая ситуация уникальна. Но ситуации часто похожи одна на другую. Это фактически позволяет нам учиться на опыте. Если бы каждая ситуация была абсолютно новой, без какого — либо сходства с ранее пережитыми ситуациями, наша способность справляться с ней была бы безнадежно подорвана.
Однако ускорение изменения радикально меняет равновесие между новыми и знакомыми ситуациями. Возрастающие темпы перемен вынуждают нас не просто справляться с более быстрым потоком, но со все большим числом ситуаций, к которым предыдущий личный опыт не подходит. А психологические последствия этого простого факта, которые мы рассмотрим в последующих главах, — не что иное, как взрыв.
«Когда вещи начинают меняться вовне, у вас происходит параллельное изменение внутри», — говорит Кристофер Райт из Института по исследованию влияния науки на человека. Характер этих внутренних изменений настолько глубок, что по мере того, как ускоряющий рывок набирает скорость, он будет проверять нашу способность жить в тех рамках, которые до сих пор определяли человека и общество. По словам психоаналитика Эрика Эриксона, «в нашем обществе в настоящее время «естественный ход событий» заключается как раз в том, что темп перемен должен продолжать ускоряться до пока еще недостигнутых границ человеческой и институциональной приспособляемости» [24] .
Для того чтобы выжить, чтобы предотвратить то, что мы назвали шоком будущего, индивид должен стать бесконечно более адаптируемым и знающим, чем когда — либо раньше. Он должен искать абсолютно новые способы бросить якорь, ибо все старые корни — религия, нация, общность, семья или профессия — уже шатаются под ураганным натиском силы ускорения. Однако прежде чем он сможет это сделать, он должен понять, как воздействия ускорения проникают в его частную жизнь, сказываются на его поведении и изменяют качество существования. Другими словами, он должен понять временность вещей.
Глава 3. ТЕМП ЖИЗНИ
До недавнего времени его изображение было повсюду: его показывали по телевизору, он смотрел на вас с рекламных щитов в аэропортах и на железнодорожных вокзалах, с листовок, спичечных коробков и обложек журналов. Он был вдохновенным созданием Мэдисон — авеню выдуманный персонаж, с которым миллионы людей могли себя подсознательно отождествлять. Молодой и аккуратно подстриженный, он нес портфель — «дипломат», бросал взгляд на часы и выглядел как обычный бизнесмен, спешащий на очередную деловую встречу. Однако на спине у него был какой — то огромный нарост. Сзади, между лопатками, у него торчал огромный ключ в форме бабочки, вроде тех, которыми заводят механические игрушки. Сопровождающий текст призывал заведенных руководителей «ослабить пружину» расслабиться — в отелях Шератон. Этот заведенный, постоянно занятой человек был и остается убедительным символом людей будущего, миллионы которых чувствуют, что их подстегивают и подгоняют, как будто у них в спине тоже торчит огромный ключ.
Простой человек знает мало и беспокоится еще меньше о цикле технологических инноваций или связи между приобретением знаний и темпом перемен. Но в то же время он остро ощущает темп своей собственной жизни — каким бы он ни был.
Простые люди часто говорят о темпе жизни. Но странно, что ему практически не уделяют внимания ни психологи, ни социологи. Эта несостоятельность наук, изучающих поведение человека, удивительна, ибо темп жизни глубоко влияет на поведение, вызывая сильные и противоречивые реакции у разных людей.
Действительно, не будет преувеличением сказать, что темп жизни прочерчивает линию по человечеству, разделяя нас на лагеря, вызывая горькое непонимание между родителями и детьми, между Мэдисон — авеню и Мейн — стрит, между мужчинами и женщинами, между американцами и европейцами, между Востоком и Западом.
ЛЮДИ БУДУЩЕГО
Жители Земли разделены не только по расовому, религиозному или идеологическому признаку, но также в каком — то смысле и во времени. Изучая нынешнее население земного шара, мы обнаруживаем небольшую группу людей, которые еще живут охотой и собирательством, как тысячи лет назад. Другие, их большинство, полагаются не на медвежью охоту или сбор ягод, а на сельское хозяйство. Они живут во многих отношениях так же, как жили их предки столетия тому назад. Эти две группы вместе составляют около 70 % жителей Земли. Это люди прошлого.
Более 25 % населения Земли живут в промышленно развитых странах. Они живут современной жизнью. Они продукт первой половины XX в., сформированные механизацией и массовым образованием, воспитанные на оставшихся в памяти воспоминаниях о сельскохозяйственном прошлом своей страны. Они — люди настоящего.
Оставшиеся 2–3 % населения планеты нельзя назвать ни людьми прошлого, ни людьми настоящего. Ибо в главных центрах технологических и культурных перемен, в Санта — Монике (Калифорния) и Кембридже (Массачусетс), в Нью — Йорке, Лондоне и Токио о миллионах мужчин и женщин можно уже сказать, что они живут в будущем. Эти первопроходцы, часто неосознанно, сегодня живут так, как другие будут жить завтра. И хотя сегодня они составляют только несколько процентов населения земного шара, они уже формируют международную нацию будущего. Они разведчики человечества, самые первые граждане мирового рождающегося в муках супериндустриального общества.
Что отличает их от остальных людей? Разумеется, они богаче, лучше образованы, более мобильны, чем большинство. Они также дольше живут. Но что особенно отличает людей будущего — это то, что они уже попали в новый, ускоренный темп жизни. Они «живут быстрее», чем люди вокруг них.
Некоторые глубоко привязаны к этому высокоскоростному темпу жизни. Они всячески пытаются вызвать его и чувствуют тревогу, напряжение или дискомфорт, когда темп замедляется. Они отчаянно хотят быть там, «где происходят события». (Действительно, некоторых едва ли волнуют события, которые происходят в удобно быстром темпе.) Джеймс А. Уилсон обнаружил, например, что притягательность быстрого темпа жизни — один из скрытых мотивов широко дискутируемой «утечки мозгов» — массовой миграции европейских ученых в Соединенные Штаты и Канаду [25] .
Исследовав 517 английских ученых и инженеров, которые мигрировали, Уилсон пришел к заключению, что их привлекли не только более высокая заработная плата и лучшие условия для проведения исследований, но также более быстрый темп. Мигранты говорят, пишет он, что их «не отпугивает «более быстрый темп» Северной Америки; напротив, они явно предпочитают этот темп другому». То же сообщает ветеран движения за гражданские права в Миссисипи: «Люди, которые привыкли к ускоренному темпу городской жизни… не могут долго выносить жизнь на сельскохозяйственном Юге. Вот почему люди всегда куда — то едут без особой причины. Путешествие — это наркотик нашего Движения». Эти разъезды, на вид бесцельные, служат компенсаторным механизмом. Понимание сильной притягательности определенного темпа жизни для человека помогает во многом объяснить иначе необъяснимое или «бесцельное» поведение. Но если некоторые получают мощную подпитку от нового быстрого темпа, у других он вызывает неприязнь, они ни перед чем не останавливаются, чтобы «избавиться от этой карусели», как они говорят. Принимать участие в зарождающемся супериндустриальном обществе — значит принимать участие в мире, движущемся все быстрее, чем когда — либо, но они предпочитают не участвовать, а бездействуют на собственной скорости. Не случайно несколько сезонов назад в Лондоне и Нью — Йорке огромной популярностью пользовался мюзикл под названием «Остановите мир — Я хочу сойти». Квиетизм и поиски новых способов «делать выбор» или «улизнуть», который характерен для некоторых (хотя не всех) хиппи, может быть менее мотивированным их громко выражаемым неприятием ценностей технологической цивилизации, чем бессознательной попыткой убежать от темпа жизни, который многие находят невыносимым. Не случайно они применяют к обществу специфический термин «бешеная гонка». Люди старшего поколения еще сильнее реагируют на всякое дальнейшее ускорение перемен. Для сделанного наблюдения имеется прочная математическая основа: возраст часто коррелирует с консерватизмом, так как для пожилых время идет быстрее. Когда пятидесятилетний отец говорит своему пятнадцатилетнему сыну, что ему придется подождать два года, прежде чем он сможет иметь собственную машину, этот интервал в 730 дней составляет только 4 % от жизни отца к данному моменту и более 13 % от жизни мальчика. Поэтому мальчику отсрочка кажется в три — четыре раза длиннее, чем отцу. Два часа в жизни четырехлетней девочки может ощущаться как эквивалент 12 часов в жизни ее двадцатичетырехлетней матери. Просить ребенка подождать два часа, пока будет готов пирог, все равно что попросить ее мать подождать 14 часов, пока сварится кофе. Субъективная реакция на время имеет биологическое обоснование. «С возрастом, — пишет психолог Джон Коэн из Манчестерского университета, — календарный год кажется все меньше. В ретроспективе каждый год кажется короче, чем только что прошедший, возможно, это результат постепенного замедления процессов метаболизма» [26] . Поскольку собственные биологические ритмы замедляются, пожилым людям кажется, что мир движется все быстрее.